Толян лежал на огромной кочке, покрытой брусничником. Прямо перед его глазами свисали большие гроздья бордовой перезрелой ягоды. В обычной жизни, в иных условиях, человек, попробовав ее и ощутив непередаваемо сладко-терпкий вкус, не смог бы удержаться от того, чтобы не набить полный рот этой прекрасного на вкус лесного угощения.
Толян же не мог на нее даже смотреть, потому что за долгие дни скитания по тайге, потребил столько брусники, что она набила ему оскомину, превратив язык, нёбо и губы в куски плоти, покрытые кровоточащими трещинками. Даже сглатывание слюны сопровождалось у него ужасными болями.
Сильно хотелось есть, но не лесные дары и какие-то кулинарные изыски, а простую крестьянскую пищу – корочку свежеиспеченного хлеба, вареную картофелину и квашеную капусту. Лежать на кочке было удобно, сухие стебли ягодника и толстая прослойка из опавших листьев и мха защищали его изможденное тело от холодной, высасывающей последние силы, земли.
На голодный желудок хорошо думалось. Мысленно перед глазами проплывали, а порой и проносились картинки его разудалой жизни. Испытывал ли сейчас пятидесятилетний мужик сожаление или угрызения совести за бессмысленно прожитые годы, находясь один в тайге и понимая, что скоро умрет?
Он так и не смог ответить себе на этот непростой вопрос, наверное, это были не сожаления, а скорее, просто, некий обзор пролетевшей жизни. Да и что оставалось еще Толяну? Сил идти, и даже ползти, у него уже не было, голод, страшной костлявой дланью, прихватывавший его все последние дни, забрал все силы. Поэтому вот так, коротая время, перед скорой кончиной, он и вспоминал прожитые годы.
Детство Толяна прошло в Казахстане. Отца он помнил смутно, вроде был какой-то мужик, появлявшийся изредка в их доме. Сопровождались эти визиты всегда криками, звоном бьющейся посуды и хлопаньем входной двери, когда кто-то выбегал на улицу.
Толик в это время прятался под кроватью, был у него там укромный уголок, нечто вроде шалашика, крышей которому служил кроватный матрас, а стенами – две подушки, от старого, выброшенного на свалку дивана. Мама часто разрушала это его гнездышко, когда делала уборку. Но каждый раз, с непонятным упорством, он восстанавливал разрушенное убежище, словно изо всех детских силенок хотел сохранить свое законное место на этой планете.
Частенько после семейных скандалов он засыпал там, в своем уголке. И мама осторожно, отодвинув кровать, брала его на руки и относила в детскую, где у него было свое спальное место.
Всё это плохо сказывалось на учебе, все чаще Толя стал приносить домой двойки и, хотя мама не ругала его за плохие оценки, чувство вины перед ней росло как снежный ком. В классе детвора стала насмехаться и обижать хрупкого пацана, росшего без отцовской защиты. Толян стал походить на маленького, затравленного зверька, который все чаще стал показывать свои зубки. И однажды на уроке физкультуры, в ответ на оскорбительное слово, он ударил обидчика первым, подвернувшимся под руку предметом, им оказалась увесистая гимнастическая палка. Удар пришелся по макушке, из рассеченного места сильно пошла кровь. Прибежавшая медсестра, как смогла, перевязала мальчика, травма оказалась серьезной, у пацана, помимо пробитой головы, диагностировали сотрясение мозга.
Пострадавший был не простым учеником, его папа занимал какой-то важный пост в администрации села. Репрессии последовали незамедлительно, был созван педсовет, на котором Толиной маме дали ясно понять – если она не заберет своего сына из школы, его оформят в колонию для малолетних преступников.
Произошедшее событие стало последней каплей, переполнившей чашу материнского терпения, она решила уехать из негостеприимной республики, где вовсю уже шли центробежные процессы, выкидывавшие русских из ставшей вдруг не родной страны.
Уезжали в никуда, мать так и не смогла продать каменный дом, доставшийся ей в наследство от рано умершего отца. Прахом пошло всё нажитое несколькими поколениями хозяйство. Взяли только самое необходимое – одежду, продукты и имевшиеся на черный день сбережения.
Поехали в Россию, к дальним родственникам, жившим где-то на Севере, в Коми АССР. Двоюродный брат отца, пропавшего к тому времени окончательно, на первое время приютил их у себя, выделив угол в небольшой двухкомнатной квартирке, где проживали кроме него, еще трое - супруга, сухонькая, рано постаревшая, забитая женщина и двое сыновей, погодков, примерно одного возраста с Толяном.
Хозяин сразу расставил все точки, сказав что долго жить они здесь не смогут, а он похлопочет, чтобы переселенцам дали угол в общежитии, поскольку рабочие руки в леспромхозе были в цене и устроить женщину на работу уборщицей, няней в детский садик или еще куда-нибудь, можно будет без труда.
Так и получилось, мать Толяна стала работать посудомойкой в столовой, парня определили в интернат, а в общежитии выделили небольшую комнату с общей кухней и удобствами в коридоре.
Нашего героя в интернате приняли на удивление дружелюбно, детям интересно было знать, как он жил в таком далеком Казахстане, о существовании которого они узнали только на уроках географии. Классная руководительница закрепила за ним отличницу, которая должна была подтянуть мальчика по всем предметам. Потекли учебные будни, первые полдня Толян пропадал в школе, а после уроков с ним занималась одноклассница, очень ответственно подойдя к просьбе учительницы. Поначалу, наш герой, было, заартачился, выражая неудовольствие таким пристальным вниманием к своей персоне, однако через неделю втянулся в учебный процесс. Потихоньку стала оттаивать его зашуганная душа, никто не обижал его в новом коллективе, появились у него и товарищи по детским играм. Далекий поселок в холодном северном краю все больше стал ассоциироваться у него с Родиной, именно здесь ему было хорошо и комфортно.
Мама не долго была одна, еще не старая и довольно симпатичная женщина, быстро нашла друга, который поселился в ее с сыном комнате. Пожалуй, именно в это время, когда в доме появился незнакомый мужчина, Толян впервые почувствовал, что он лишний. Вся материнская любовь теперь была отдана новому избраннику.
На селе мальчишки рано взрослеют, суровые бытовые условия быстро делают из них мужиков, умеющих обращаться с топором, лопатой, пилой, молотком и другими инструментами. А нехитрые домашние обязанности способствуют развитию у них силы и выносливости. Наколоть дров, принести воды из колодца, зимой убрать снег, летом – вскопать огород, посадить картошку, окучивать ее, помогать в уходе за скотиной – все эти обязанности делали мальчишку полноправным членом семьи, а порой и кормильцем, если рос он в семье без родителя.
В 14 лет Толян уже помогал рабочим на пилораме, пока доверили ему только уборку опилок и прочего мусора, коего всегда много скапливается в местах, где идет интенсивная производственная деятельность.
С первой зарплаты он проставился своим новым товарищам, которые авторитетно заявили ему, что так надо, для того чтобы органично влиться в рабочий коллектив. Спиртное взрослые купили сами на его деньги, в магазинах в те времена было строго, продавщицы ни за что бы не продали вино или папиросы молокососу, поскольку у каждой из них росли дома такие же оболтусы. А матери ни за что не желали им судеб своих отцов, которые все поголовно пили после окончания нелегкого трудового дня или многодневной вахты в тайге, где царствовал сухой закон.
Впервые попробовав спиртное, Толян отметил для себя, что это зелье как-то очень необычно действует на организм, все вокруг вдруг становятся друзьями и куда-то исчезают все проблемы, которые в трезвом состоянии казались неразрешенными.
Матери было не до сына, она устраивала свою жизнь и ждала второго ребенка. Толяну ее новый сожитель выхлопотал комнату в общежитии, таким образом, окончательно вычеркнув его из семьи. И потекли трудовые будни, с утра на работу, к этому времени парень уже освоил профессию сучкоруба, вечером с товарищами в магазин, где приветливая продавщица отоваривала их выпивкой и закусками.
Наступившая «перестройка» уничтожила крепко стоявший «на ногах» леспромхоз. Государственное имущество растащили лихие люди, большинство работяг потеряло работу. Толян тоже оказался не у дел и для того, чтобы как-то существовать, нанялся к новым хозяевам, которые взяли в аренду лесные массивы, некогда принадлежавшие государству.
Платили мало и нерегулярно, часто фирмы, где работал Анатолий, разорялись, руководство вдруг куда-то исчезало, никто не хотел платить налоги с нечестно нажитых миллионов.
А Толян заматерел, он до тонкостей овладел профессией лесоруба, умел работать на любой гусеничной и колесной технике, имел приличный опыт руководящей работы, новые хозяева делянок всегда его ставили бригадиром.
Теперь работали вахтами, участки со строевым лесом располагались все дальше от дорог. Приходилось заготавливать кругляк в зимний период, когда появлялась возможность вывезти его по замерзшим болотам.
Семьей Анатолий так и не обзавелся, приезжая на выходные в поселок, селился в общаге, вместе с такими же горемыками, как и он, и первым делом бежал в сельпо, затариться водкой, которой теперь было в избытке в любом продуктовом магазине.
Застолье начиналось в первый же день. Вдруг появлялось много друзей, которые подтягивались на огонек к гостеприимным хозяевам, и пир шел горой. Денег не считали, поэтому они быстро и кончались. Когда пропивали последний рубль, товарищи вдруг куда-то исчезали, а незадачливые вахтовики перебивались с копейки на копейку, занимая под следующую зарплату деньги у знакомых и родственников.
Шли годы, разгульный образ жизни подорвал здоровье Толяна, теперь он нанимался уже не вальщиком или трактористом, а униженно просился куда-нибудь сторожем. Коммерсанты, на которых он проработал немало лет, из жалости брали его охранять свое имущество, денег не платили, обеспечивая одеждой и питанием.
И вот, в один из таких заездов его оставили в лесу охранять брошенную в спешке технику, та что была на колесах, то есть могла передвигаться, была угнана с делянки, остались трелевочники и лесовозы, требовавшие ремонта. Толяну дали немного продуктов и спиртного и велели дожидаться, когда приедут вахтовики и заберут оставленную технику. Прождав все лето и съев почти все запасы еды, наш герой стал думать, как выбираться ему из создавшегося положения. Понимая, что зиму в балке без оружия и запасов продовольствия он не продержится, Толян стал готовиться к выходу из тайги. Места, надо сказать, были ему незнакомые, никогда раньше так далеко в лес его не завозили. Ориентироваться решил по следам от лесовозов, которые размесили своими колесами построенные несколько десятилетий назад зеками лежневки.
В дорогу вышел в солнечный денек, с собой взял самое необходимое – запас сухарей, соль, нож, котелок, спички, плащ и спальник. Как бывалый таежник он рассчитывал за неделю дойти до поселка. Место для ночевки выбирал загодя, пока не стемнеет, искал поваленное ветром дерево и под корневищем обустраивал себе ночлег. Накидывал крупные ветки на вывороченные корни, закрывал все это плащом и разводил небольшой костерок, который согревал его в прохладные ночи и отпугивал любопытное зверье.
По расчетам Толяна к жилью он должен был выйти дня через три-четыре. Однако человек предполагает, а Господь располагает – резко сменилась погода, зарядили проливные дожди, исчезло за плотными свинцовыми тучами солнышко, и на пятый день пути Анатолий понял, что заблудился. К этому времени у него кончились сухари и курево, без которого обходиться было еще тяжелее, нежели без пищи, осталось всего несколько спичек. Горячую похлебку, приготовленную из сыроежек, еще попадавшихся изредка в тайге, он готовил вечером, перед сном. Однако такая пища не прибавляла сил, совершать многочасовые переходы по тайге он уже не мог, всё чаще приходилось останавливаться, переводить дух, набираться сил.
Всё чаще стали случаться голодные обмороки. И вот во время очередной потери сознания перед глазами Толяна вдруг возник размытый образ святого, изображенного на иконе, которая всегда стояла у мамы в красном углу на кухне или в комнате – везде, где оказывались наши скитальцы по родной земле.
Толян не запомнил лик святого, знал только что звали его Николай и что он помогает попавшим в беду путешествующим, охотникам, рыбакам, воинам и вообще всем страждущим, нуждающимся в его помощи. Он часто видел по вечерам, как мама, встав на колени, молилась на этот образок, и вот сейчас, спустя много лет, вдруг икона эта, с расплывшимся, нечетким ликом святого, неожиданно возникла у него перед глазами, причем настолько осязаемо, что сначала ему показалось, что она материальна. И вот не зная ни одной молитвы, он как мог, неуклюже и однообразно, истово и искренне, обратился к Угоднику Божиему, с одним единственным словом – помоги!
Очнувшись, Анатолий вновь и вновь обращался к святому, иногда монолог этот, как будто превращался в диалог, настолько осязаемо святой поддерживал это необычное общение, словно утешая потерявшегося по жизни странника, оставляя ему призрачную надежду на счастливое спасение.
Уже проваливаясь в очередной раз в глубокое забытье, Толян услышал отдаленный собачий лай, он каким-то образом придал ему силы. Ослабевшей рукой он ухватился за конец ветки, которой пользовался как тростью, пока в силах был передвигаться, и стал стучать ею по дереву, рассчитывая, что шум этот привлечет животное, мозг при этом пронзила мысль – если есть собака, должны быть и люди, в таких глухих местах друзья человека одни не бегают.
Мучительно тянулись минуты ожидания, в течение которых он продолжал обстукивать ствол близ стоящей сосны, и вот звуки лая стали приближаться и вскоре прямо перед его лицом вынырнула острая мордочка лайки, своим мокрым холодным носом она уперлась в щеку Толяна, затем лизнула его в опухшие губы и исчезла.
Наш скиталец опять провалился в забытье. В себя его привело активное тормошение, неизвестный мужчина в охотничьей экипировке активно ворочал его, пытаясь привести в чувство. Не сразу, но Толян открыл глаза, пытался что-то сказать, однако вместо речи из открытого рта шло непонятное шипение и мычание, язык и губы отказывались повиноваться.
А между тем к спасителю уже подходил другой охотник, посовещавшись несколько минут, они занялись делом, стали изготавливать нечто вроде носилок, с помощью которых можно было вынести мужчину из леса. Вырубили несколько жердей, и, уложив их на землю, переплели их между собою ветками, создав при этом довольно прочную конструкцию, сверху накидали сухого мха, чтобы потеряшке не так жестко было лежать на жердях. Затем, взяв незнакомца за конечности, осторожно положили его на подготовленное ложе.
Дорога была неблизкой, и пока дотащили бедолагу до машины, пришлось сделать несколько остановок, чтобы перевести дух. Чуть впереди резво бежала лайка, радостно повизгивая, словно давая понять хозяину, какая она молодчина, что спасла человека и теперь ей за это полагается награда. Какой она должна быть эта награда, лайка, конечно, не догадывалась, но, наверно, ей чудилась сахарная косточка с приличным куском мяса на ней.
Когда мужчина, наконец, пришел в себя, его напоили теплым сладким отваром из трав. Уложили на заднее сидение своего джипа, накрыли пледом, вопросов пока не задавали, попытались только узнать имя скитальца и после нескольких неудачных попыток, он, более-менее связно, назвал себя Толяном, так, как всю жизнь звали его товарищи в школе и на работе.
Спасителем, первым, подошедшим к Анатолию, оказался мужчина по имени Николай. И только спустя несколько дней, окончательно придя в себя в охотничьей заимке промысловиков, Толян рассказал своим новым товарищам кому он молился в лесу.
В дальнейшем судьба крепко связала спасителя и потеряшку, Николай устроил его к себе на работу, выделил угол, выправил паспорт и помог оформить пенсию. И сидя в своей сторожке, Толян часто вспоминал ту давнюю лесную историю, глядя на маленький образок святителя Николая, который ему подарил его спаситель.
Николай Лудников
Фото @dimazuenok