Начало января выдалось метельным. И на Рождество так заметало, что протоптанную ещё до нас тропинку от платформы Переделкино вглубь посёлка мы вскоре потеряли из виду и, одолевая сугробы, настолько сбились с пути, что дорогу к писательскому городку пришлось спрашивать. Да вот незадача: толком объяснить, как пройти к Дому творчества, редкие встречные не могли, да и дороги, собственно, не наблюдалось. Тропинки были: они огибали снежные заносы в пределах видимости, но не гарантировали, что новых преград не встретится. Но пошли, на вятский авось надеясь. И вдруг, словно радуга многоцветная впереди сверкнула.
Купола на снегу
Лёгкие, будто сотканные из воздуха церковные купола, украшенные яркими радужными линиями, словно струящимися по отливающей серебром поверхности от основания к маковке ультрамариновым, фиолетовым, лазоревым, золотистым, малиновым, изумрудным серпантином, возвышались на снегу. Именно возвышались, а не вырастали из мягкой, податливой в своей снежной нежности белизны, и уж тем более не врастали в белёсую целину, не погружались медленно в безбрежно искрящееся пространство, но величественно и невесомо покоились на густо посеребрённой русской равнине.
Завороженный этой красотой, я ничего, кроме куполов на снегу, не видел. Понимал, что перед нами храм, снежной замятью занесённый настолько, что стены его, окна и двери сливались с этой белизной и снежностью, но ни о чём, кроме этих небесно-красивых куполов, думать не мог. Даже о том, чтобы попытаться обойти его вокруг и отыскать вход, не помышлял, полагая, что не в брачных одеждах, а в дорожном рубище в такую красоту не вступают. Да и глава нашей небольшой вятской делегации уже звонила кому-то, уточняя адрес Дома творчества, где надлежало нам поселиться, чтобы отдохнуть и набраться сил накануне предстоящего съезда Союза писателей России, спрашивая: «А улица Погодина – это где? За кладбищем?! А без него никак нельзя? Понятно-понятно…».
И опять тянулись тропинкитропиночки, но уже не наспех протоптанные, а аккуратно расчищенные, ухоженные, мимо крестов и памятников, могильных плит и надгробий. Разглядывать их времени не было, но мельком замеченное на потемневшем от времени камне «Николай Евгеньевич Вирта» заставило остановиться. Не самый знаменитый из погребённых на переделкинском погосте писатель и драматург. Романов его я не помнил, пьесы «Хлеб наш насущный», «Заговор обречённых», «Три камня веры» больше знал по названиям, чем по содержанию. Но фамилия, оказавшаяся псевдонимом, показалась знакомой с институтских ли лет, иных прочтений. Постояли, помолчали, отдавая дань памяти. И были вознаграждены знанием о том, что в 1943 году, когда светские советские власти решили издавать Библию, именно он был назначен специальным цензором Ветхого и Нового Завета. И в результате прочтения вынес заключение о том, что отклонений от коммунистической идеологии не обнаружено, утвердил в печати без купюр и изменений. А потом, уже на выходе с кладбища, уже за автострадой, ждала нас Сетунь. Река, о которой в советскую же пору в задорной песне на стихи известной поэтессы пелось:
Уж сетуй иль не сетуй,
Всё до поры.
Ручей впадает в Сетунь
С крутой горы.
Река текла под заснеженным мостом, впадала куда-то в отдалении, а ручей, в неё впадавший, был укрыт взъерошенными метелью снегами и оттого не видим. Но незнакомая прежде местность, о которой разве что начитан и наслышан я был, вдруг становилась знакомой настолько, что смело шествовал я уже во главе, будто наперёд зная оставшуюся до цели дорогу.
И утром следующего дня не сдавал лидирующих позиций, возглавляя шествие по возвратной тропе, которая словно оттаяла после вчерашнего, стала шире, как и подобает дороге к храму. Больше того, я и о храме, в котором так и не побывал, но успел полюбить с первого взгляда на его радужные купола, всё норовил поведать, толком-то ничего о нём не зная. Ну прочитал на постаментах памятников, расположенных в отдалении от входа, что посвящены они, соответственно, великому князю Игорю Черниговскому и митрополиту Московскому Филиппу. Но что я знаю о них, чтобы видеть за именами всю историческую и духовную значимость жертвенного подвига этих святых? Ну рассмотрел, наконец, во всей оттаявшей, освободившейся от вчерашнего снеговейного плена красе, бежевые стены, стрельчатые окна, широкие лестницы, высокие двери переделкинского храма, его чудо-купола, удивительно похожие на пасхальные куличи. Большой, иссиянно-синий, не сливающийся с небосводом, но сам как свод. И другие, поменьше и пониже, в свете полуденного солнца переливающиеся всеми оттенками красного, оранжевого, зелёного, жёлтого цветов. Но что известно мне о том, как сложились эти цвета, как сплелись на одной маковке в комбинации оранжево-жёлтого или жёлтозёленого, не доминируя друг над другом, но дополняясь вкраплениями золотого?
– Они фарфоровые, сложены из изразцовых плиток, округлых долек, разделённых фарфоровыми валиками и покрытых керамическим золотом, – подсказывают идущие рядом. И, поощряя мой исключительный интерес к радующим глаз куполам, рассказывают о двенадцатипроцентном растворе драгоценного металла в растительных маслах, который при обжиге в 850 градусов прикипает к фарфоровой поверхности, обеспечивая её долговечность и невосприимчивость к климатическим изменениям.
Откуда такие доблестные познания, не из серии ли: «Не погуглишь – не узнаешь»? Да нет, всё в живой беседе открывается, в дружеском общении, превращая поездку по литературным делам в паломническую.
Среди липецких писателей, которых я нечаянно обогнал, оказался отец Геннадий, священник и поэт Геннадий Рязанцев-Седогин, автор многих поэтических книг, священнослужитель с двадцатилетним стажем, построивший на своей липецкой родине церковь. Ему ли не знать, каково это – храм возвести? Ему ли не ведать, как в новоделе могут соединиться и получить своё развитие современные технологии и опыт храмостроителей древности, дела давно минувших дней и недавние события? Но, повествуя об уникальном в своём архитектурном исполнении и духовном наполнении переделкинском храме, освящённом в 2012 году Патриархом Московским и всея Руси Кириллом во имя святого благоверного князя Игоря Черниговского, отец Геннадий совершит небольшой экскурс в историю.
В ХVII веке на реке Сетунь была основана верфь, на которой не столько строились, сколько переделывались суда, а в селении Спасское Лукино, вокруг деревянного храма Преображения Господня вырастали крестьянские избы да зачиналась вотчина Колычевых, на землях которых и было впоследствии возведено Патриаршее подворье.
И всё сошлось, сплелось и объяснилось. Потому что именно возле этого подворья, ставшего затем Патриаршей резиденцией, Патриарх Московский и всея Руси Алексий II выбрал место для строительства нового храма во имя святого благоверного князя Игоря Черниговского и в 2005 году утвердил проект его возведения. А чин освящения закладного камня в основание будущего храма 20 января 2010 года совершил нынешний глава Русской Православной Церкви, Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Им же 4 марта 2011-го были освящены кресты, купола и колокола строящегося храма, 17 июня 2012 года совершён и чин великого освящения соборного храма и отслужена первая Божественная литургия. И рассчитанный на 1200 человек, построенный в новорусском стиле, Черниговский храм стал действующим, вошёл в состав Михайловского благочиния Московской епархии.
Позднее, 17 июня 2013 года, на площади перед храмом состоялось и освящение памятника великому князю Игорю Черниговскому и митрополиту Московскому Филиппу Колычеву. Так идея неразрывности истории российской и единства двух святых, страстотерпца и священномученика, павших жертвой политической борьбы (князь Игорь Черниговский в ХII веке – между Мономашевичами и Ольговичами, а митрополит Филипп ХVI веке – от рук опричников Ивана Грозного) обрела свою завершённость в храмовом комплексе. Но чтобы в полной мере оценить эту завершённость, следовало побывать в самом храме. Но времени уже не оставалось: съезд писательский ждал нашего участия, внимания к словам председателя правления СПР В.Н. Ганичева, появившегося на сцене Центрального дома литераторов в инвалидном креслекаталке: «Укатали Сивку крутые горки, но Сивка ещё работает…».
Будем как дети
Я грезил этим храмом, мысленно возвращался к нему, из своего вятского далёка сожалея, что так и не решился вступить под его своды в прошлый свой приезд в Переделкино. И вот новая встреча, уже весной. Купола видны если не с платформы, то с переезда точно. Синий огромен, высотой чуть ли не с трёхэтажный дом, шириной метров десять, наверное. И те, что вокруг него, не малы. Но расположенные почти по самому краю серой сводчатой крыши впечатляют они не столько размерами, сколько цветовой гаммой, от красного к золотисто-жёлтому, бирюзовому, изумрудному, фиолетовому. И стены уже не утопают в снегу, они словно приподнялись над припорошенной снежностью серебра площадью. По правую руку корпуса и церкви Патриаршей резиденции, чуть левее трапезная, но к ним потом, позже. А нам в храм Черниговский, под своды его, по ступеням широкой каменной лестницы поднимаясь.
Как же он просторен внутри и светел от множества зажжённых свечей, дневного света, льющегося сквозь стрельчатые окна. Поначалу кажется, что электричества как такового нет, только этот свет с небес, свет душ человеческих, просветлённых молитвенным слогом, словами проповеди, только что прозвучавшей под этими высокими и торжественными сводами, ажурным паникадилом, воздушным и лёгким, покрытым сусальным золотом.
Родился в 1932 г. в с. Становой Колодезь Орловской обл. После закрытия Саратовской семинарии в 1961 г. продолжил образование сначала в Ленинградской духовной семинарии, затем в академии. Во время обучения митрополитом Никодимом (Ротовым) пострижен в монашество с именем Илиан в честь одного из сорока мучеников Севастийских. Тем же Преосвященным был рукоположен во иеродиакона и иеромонаха.
Трудился на различных приходах, нёс послушания в Псково-Печерском монастыре, в русской Афонской Свято-Пантелеимоновой обители.
В конце 1980-х гг. направлен в качестве духовника в восстанавливающуюся после 65-летнего запустения Оптину пустынь. В 2009 г. поселился на Патриаршем подворье Троице-Сергиевой лавры в подмосковном пос. Переделкино. Является духовником Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла.
Патриархия.ru, фото Вятской епархии
Служба закончилась, но люди не расходятся, словно ждут ещё чего-то необыкновенного, с надеждой всматриваясь в лики икон, развешанных по окружности храмовых стен в один ряд, словно помышляя рассмотреть среди них образ Спаса Нерукотворного, в ХVIII веке принадлежавший семье князей Долгоруких и спасший от моровой язвы инокиню Фроловского монастыря, мать князя М. И. Долгорукого и её келейниц. Но он в алтаре, за высоким иконостасом, тоже, говорят, фарфоровым. И с него прихожане глаз не сводят, всё чаще устремляя взоры к дверцам по краям иконного ряда. Ждут духовника братии Оптиной пустыни и Патриарха Московского и всея Руси Кирилла старца Илия. С недавних пор старец обретается здесь, в Переделкино, у него нет часов приёма страждущих, но, бывая в храме, он никому не отказывает в словах утешительных, в благословении. И в этот раз было так. Нам рассказывали, что ожидавшие его в церкви и на ступеньках у входа вознаграждены были за терпение. «Всех благословил!» – было нам сказано. И опять я пожалею, что торопился, сам не зная, куда и зачем.
Это своё сожаление я долго и отчётливо помнил. Потому что настигло оно меня в Доме-музее Пастернака, где строгие экскурсоводы бдительно предупреждали все попытки коснуться забытого им на вешалке в прихожей плаща, аккуратно расстеленной на столе в гостиной белоснежной скатерти, которую вышивала васильковыми нитками супруга поэта. «Что вы, что вы, – говорили они сердито, – это же музейные экспонаты!». А я уже не слушал ничего, заворожённый заоконным пейзажем, коснуться которого взглядом, душой ли, не возбранялось. И проступало на стекле: «Мело, мело по всей земле/, Но то и дело/, Свеча горела на столе/, Свеча горела». Вот только свечи на столе не было, не дарила она своей свет этим музейным пространствам. И радужные купола Черниговского храма отсюда не были видны.
– Храму всего шесть лет, – давая понять, что и сам Борис Леонидович не мог его лицезреть во время своего обитания на этой благословенной земле, говорит нам Инна Воскобойникова-Воронова, большая умница, сама писатель, она влюблена в Переделкино литературное, православное. Она только что провела большую экскурсию для школьников в Доме-музее Корнея Ивановича Чуковского и в библиотеке, которую дедушка Корней сам построил и переделкинским деткам подарил. И уже ведёт нас, вятских гостей, по Аллее классиков, так увлечённо рассказывая об обитателях здешних дач, что проезжавшие мимо авто притормаживали, словно водители их тоже хотели послушать, как жили и творили здесь Валентин Катаев, Виктор Боков, Леонид Леонов, Константин Симонов, Арсений Тарковский и другие известные поэты и прозаики. Инна, потакая нашему интересу к переделкинскому храму, рассказывала о построившем его меценате и строителе Игоре Найвальте, на деньги которого возведено по России около 75 церквей, об архитекторе Черниговского храма Александре Щипкове, об авторе памятников князю Игорю Черниговскому и митрополиту Филиппу Карэне Саркисове. Говоря о том, что отпевали здесь поэта Евгения Евтушенко, написавшего однажды «Пустите поэзию в церкви».
Храм в Переделкино замечательный, необычный и светлый. И дети к нему притекают, целыми классами из Москвы и других городов и весей приезжая с учителями, руководителями туристических групп. И никуда не торопятся после знакомства с ним, подолгу оставаясь на верхних ступеньках лестницы. Причём не столько фотографируясь сами, сколько желая запечатлеть в душе доселе невиданную красоту. А это и храм Черниговский, внутреннее и внешнее его убранство, подворье Патриаршее, площадь широкая и травники, ярко зелёные фигурки животных, напоминающие о лете среди нетающих снегов. Глядя на всё это, и взрослым легко почувствовать себя детьми, особенно если выпадет им пообщаться со старцем Илием, по-отечески наставляющим, благословляющим, утешающим.
Кстати, не встреча с ним в Переделкино обернулась встречей в летней Вятке. Старец Илий побывал у нас впервые, принял участие в богослужениях и молебнах в Трифоновом и Преображенском монастырях, в Царево-Константиновской Знаменской церкви, в храме св. Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, в Свято-Серафимовском соборе и крестном ходе к месту, где стоял прежде Александро-Невский собор. Мне легко было его узнать, ведь ещё по Оптиной пустыни помню, как кто-то сказал: «Старец идёт!», и, покидая очередь на исповедь, поспешил я за ним. А он уже дверцу в алтарь открывает. Но слова мои: «Батюшка, благословите!» услышал, оглянулся, сделал несколько шагов навстречу и благословил, улыбаясь. И нынче в Преображенском монастыре Вятки словно узнал: всё так же улыбаясь, положил свою благословляющую руку в мои скрещенные, правая поверх левой, ладони. Потом постоял, внимая рассказу женщины о её горькой судьбе, заметил, что не отхожу, и снова благословил. И так светло стало на душе, как будто опять в храме Черниговском побывал…
Николай Пересторонин
Фото prihozhanka.ru