Рождество. Когда я училась в школе, об этом празднике нельзя было говорить. Мы мало что знали тогда о Православии, о религии. Вернее, знали только одно – все это находится под строгим запретом. Но у каждого из нас были бабушки, которые хранили дома иконы, по вечерам зажигали лампадки и читали молитвы. Читали тихо, чтобы не тревожить никого.
Помню тихие зимние вечера, когда за окном трещали морозы, в доме от жарко натопленной печки было тепло и уютно, а из бабушкиной комнаты доносилось еле уловимое: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй…». За всех нас молилась бабушка: за живых и ушедших, за детей и внуков, за то, чтобы не было больше войны, чтобы не было голода. И так спокойно, так хорошо было засыпать под это бормотание.
В каждом доме нашего поселка жили такие бабушки. Церкви не было. Ее, белокаменную красавицу, уничтожили еще в далекие революционные годы. Но вера жила. И эта вера хранила, оберегала нас всех. Потихонечку, незаметно Господь прибирал к Себе наших бабушек-молельщиц, а жизнь становилась все неспокойнее. Что-то менялось, менялось не к лучшему. И думалось – некому, видимо, помолиться за нас. И тогда стали обращаться к Богу сами, хотя веры, той чистой, светлой, искренней, по-детски наивной, какой была она у наших малограмотных бабушек, уже почти не осталось. Но мы старались сохранить и взрастить в своей душе то, без чего не могли жить наши бабушки, то, что они передали нам на генетическом уровне.
Итак, Рождество. Помню, как бабушка наряжалась во все новое, красивое, повязывала на голову белый платочек и шла в молельный дом, где собирались они с подругами и «служили». Без священника, как могли. Как же, праздник-то какой! А потом приходила вся просветленная, с сияющими глазами, наполненными слезами (то ли от старости уже, то ли от переполнявших душу чувств), и начинала рассказывать всякие чудесные истории, происходящие в Рождественские дни. Как кто-то вдруг чудесно исцелился или получил помощь в делах. Так однажды она рассказала историю о женщине, получившей похоронку на сына. Не захотела та принять страшную весть. В Бога до этого не верила, а тут стала каждый день молиться перед раздобытой где-то иконой. Молилась и плакала. Съездила в город, в храм, поговорила с батюшкой, который пытался образумить ее – мол, смирись, Бог взял твоего сына к Себе, видно, воля Его была такова. А женщина не смирялась, уже и война кончилась, прошло несколько лет, а она все молила о чуде…
В ту Рождественскую ночь не спала. Стоя перед иконой, шептала молитву. Вдруг кто-то постучал в ставенку. Так обычно стучал только сын, когда поздно возвращался домой. Она думала, что ей это почудилось, но стук повторился. И тут женщине стало страшно. Она посмотрела на икону и сказала: «Господи, прости меня неразумную, я не буду больше просить Тебя о том, что даже Ты не в силах совершить. Теперь я смирилась». И только она произнесла последние слова, как стук повторился, но уже громче и настойчивее. Женщина на подкашивающихся ногах подошла к окошку. Какой-то мужчина стоял у окна. Она открыла дверь. Мужчина вошел в дом. Он был очень похож на ее сына, но только седой, как старик.
– Мама!
...Да, это был он, сын. По ее горячей молитве свершилось чудо. Оказывается, сын сначала попал в плен, потом бежал, потом, после войны, опять лагерь, уже советский. Сколько раз он должен был погибнуть, но всегда в самые тяжелые моменты вдруг начинал ощущать тепло. Это было нечто сверхъестественное. Засыпая в промерзшем насквозь бараке, тяжелобольной, готовый к тому, что утром может не подняться, он вдруг чувствовал тепло, а перед глазами возникала икона с горящей перед ней лампадкой. Именно от этой лампадки и исходило тепло, которое его согревало. Это повторялось постоянно. И он не мог понять, что же за чудо происходит с ним: ведь в семье у них никогда икон не было.
И вот, вернувшись домой, он вдруг увидел и ту икону, и ту лампадку, которые согревали его в тяжкие дни. В том, что это была именно та икона, он не сомневался. Сила материнской молитвы спасла его. Помогла выжить.
Много Рождественских историй рассказывала мне бабушка, а вот эта запомнилась навсегда. Когда провожала сына в армию, начала молиться. Два года службы сына приучили меня к ежедневной молитве за детей. Наверное, это неправильно, что зачастую мы обращаемся к Богу, лишь когда нам плохо. Думаю об этом, а перед глазами возникают бабушкины светлые, чистые глаза, и родной образ, стоящий перед иконой, и тихое: «Господи, помилуй…».
Людмила Плешивцева
Рисунок Ксении Кравченко
"Колокол Севера" №1(72) январь 2017 г.